Ночью, за четыре дня до боя, японцы заняли острова Киури и Сямалинду, отбросив наши конно-охотничьи команды, а затем закончили постройку переправ через Ялу в нескольких местах и установили на островах сильную артиллерию, в том числе гаубичную, которая обеспечивала переправу. К началу следующего дня правофланговая двенадцатая японская дивизия была выдвинута к реке Эйхэ, западнее Хусана, с задачей охвата левого фланга Тюренченской позиции. В результате моя полурота оказалась на острие главного удара японцев на Чингоу…
Впервые я услышал характерный визг пролетающей пули, впервые увидел раненых и убитых солдат. Только что я разговаривал с унтер-офицером Алексеем Дербенцовым, молодым, красивым курянином, а сейчас его быстро остывающее тело оттаскивают в сторону, чтобы не мешало стрелять.
— Рота, пли, рота, пли! — дублирую я команды капитана Иерусалимова, одновременно следя за приближающимися фигурками в чужой форме. То и дело рвутся гранаты и шрапнели, убивая стрелков, расположившихся в неглубоких окопах, и заставляя инстинктивно пригибаться к земле. Наконец среди шума боя я различаю команду «в штыки». Моя поредевшая полурота дружно поднимается и с громким «ура» устремляется вперед. Бегу, стараясь опередить солдат, но мне это никак не удается. И только позднее дошло до меня, что солдаты прикрывали своими телами молодого офицера. Атака заканчивается неожиданно быстро, я успеваю лишь несколько раз выстрелить из нагана по мелькнувшим передо мной японцам, как они исчезают, и на нас обрушивается град шрапнелей.
— Отходим! — доносится до нас команда капитана Иерусалимского.
Я никак не могу понять, в чем дело, почему мы вынуждены отходить, хотя японцы не атакуют. Позднее выясняется, что нас обошли с правого фланга, а оборона наших десятого и двенадцатого полков прорвана, и японцами заняты Тюренчен и Потетынза.
Теперь мы отступали под огнем, теряя и теряя людей. Потери моей полуроты в отступлении были даже больше, чем во время самого боя.
С трудом избежав окружения, мы достигли Лоходена, где встретили отступающие части одиннадцатого полка. Задержанный приказом на позиции полк попал в окружение, вырвавшись только штыковой атакой, проведенной под звуки оркестра, игравшего полковой марш. Полк понес еще большие потери, чем мы, убит был и командир полка. Вместе с полком шли остатки пулеметной роты, расстрелявшей все патроны и вынужденной испортить и бросить свои пулеметы. Видевшие результаты пулеметного огня рассказывали, что перед позициями пулеметчиков образовался целый вал из трупов атакующих японцев.
Как мы жалели, что на нашем участке не было такого мощного оружия…
— Итак, в связи с вышеперечисленным я бы хотел видеть график выплат. Волею судеб оказавшись единственным держателем всех ваших долговых обязательств (знал бы ты, «голубой князь», во что мне это обошлось), я настаиваю на их своевременном погашении.
— Слово чести князя вам уже не достаточно? Я клянусь на фамильном гербе, что все долги будут погашены в срок, мы с моей женой…
— Простите, Ваше Высочество, — выплюнул титул собеседника доктор Вадик, — но я не совсем понимаю, при чем тут ваша супруга. Это ваши долги, на девяносто пять процентов карточные, а про остальные пять мне вообще говорить противно. К тому же, насколько мне известно, ее высочество княгиня всероссийская Ольга все имеющиеся при ней на данный момент средства направила на создание всероссийского фонда «Вспомоществования раненым товарищам ветеранам». Так что ваш обычный источник средств для вас сейчас недоступен. Ваши европейские родственники, несмотря на их громкие титулы, сами бедны как церковные мыши, да и любят они вас, как (тут Вадик предпочел подавиться пришедшим на ум сравнением)… Ну, в общем, денег вам там никто не ссудит, тем более при вашей-то репутации. Итак — при условии неполучения денег от ее высочества Ольги и прочих заимствованиях из русской казны, а она, поверьте для вас теперь недоступна (а вот за это, петух гамбургский, мне только спасибо было от министра финансов, господина Коковцева), как вы намереваетесь расплачиваться? Первый платеж вы уже пропустили, ваше высочество.
— Я… Вы… Да как вы смеете! Кто вы вообще такой, и что вы от меня хотите? — попытался задавить авторитетом неизвестного ему докторишку, которого сам принял за просто посредника, нынешний муж княгини Ольги Петр Александрович Ольденбургский. При том, что сам он был весьма не высокого роста и полулыс, это смотрелось весьма комично. Доктор Банщиков открыто хохотнул и, свободно откинувшись на спинку кресла, не спросясь, закурил. Выпустив клуб дыма в лицо побагровевшему от такой наглости князьку, он перешел на деловой тон.
— Я — ваш главный и единственный кредитор. Кто, как и почему — неважно. Факт в том, что вы мне должны, и весьма много. С учетом процентов порядка полутора миллионов (выкупленных, правда, всего за 800 тысяч, эх, плакали мои денежки). Я вам сделаю одно предложение, один раз. Если вы откажетесь — я клянусь, вы станете первым в истории России князем — постояльцем долговой тюрьмы. Мне угодно, чтобы вы в течение месяца дали развод вашей жене и желательно проваливали из России на все четыре стороны. Хотя последнее — на ваше усмотрение.
— Мне говорили, что моя супруга слишком часто бывает замечена в обществе некоего господина морского доктора… Но я не думал, что все настолько серьезно. Вы хоть знаете, какое значение придает ее царственный брат нашему браку? Династическому, между прочим….